— Ну, а в чем состояло преступление покойного магистра?

— Здесь все просто. Законники прибыли в тот момент, когда таинственным образом был отравлен один из стражей. Господин Маркетте предложил магистрам помощь, и те с благодарностью согласились. В итоге представители Ордена Праведности выяснили, что страж, выпивая с магистром Стёненом, увидел у того второй кинжал, которым, как известно, строжайше запрещено пользоваться.

— Серьезно? — Мои брови поползли вверх.

— Он сам отдал нам клинок. И мы обязательно предъявим его законникам, чтобы те провели глубокую проверку и узнали, сколько светлых душ собрал этот человек, недостойный звания магистра.

Я только покачал головой:

— Такого давно не случалось.

— Толстяк подпитывался на стороне. Бывает. — Павел не выглядел удивленным. — Когда его раскрыли, он запаниковал. Подсыпал яд в бутылку и подсунул ее цыгану. Кстати говоря, ты тогда задал Стёнену вопрос. Он не скрывался при покупке, потому что покупал яд для себя.

— Для себя? — эхом отозвался я.

— Его мучили боли в ногах. Так что какое-то время Стёнен подумывал, что, если ему станет хуже, он напьется хорошего вина со… специями. — Павел, прищурившись, смотрел на солнце, и его плоское немолодое лицо совершенно ничего не выражало. — Но в итоге отрава пригодилась для другого.

— А окулл? Как он с ним договорился?

— Этого мы уже никогда не узнаем. Короче, ван Нормайенн. Когда законники увидят запрещенный кинжал, они займутся только им и не станут особо разбираться, как преступник кого убил.

Я вздохнул:

— Но они зададут вопросы, почему он умер.

— Потому, что это оскорбление для Братства. И внутренний вопрос. Мы сами вершим суд над такими преступниками. Без помощи и вмешательства чужаков.

— Дополнительный клинок у стража. У магистра. Законники будут землю носом рыть.

— И мы будем полностью сотрудничать. Паршивые овцы есть везде. Письма уже ушли в Риапано. Гертруда в курсе и работает на месте, смягчая мнение клириков. Хочешь что-то спросить? — поинтересовался Павел.

— Если бы законники остались живы? Что тогда?

— Сам знаешь ответ. Мы бы замяли это дело и не дали ему хода. Но твой одушевленный… В общем, лучше ему не встречаться со мной. Хотя если подумать, то мы довольно легко вышли из щекотливой ситуации. Мое мнение — совету случившееся на пользу. Нам давно надо было устроить встряску. С этой проблемой Братство разберется. И, кстати, меня интересует вопрос — что бы ты стал делать, если бы Стёнен не сломался и не спустил на тебя окулла?

— Ну он же это сделал, — невинно заметил я.

Павел рассмеялся:

— Ван Нормайенн, ты поразительно ловко умеешь класть голову на плаху и отдергивать ее, когда топор уже должен перерубить тебе шею. Карл мне потом все рассказал. Если бы я знал, что твои подозрения строятся на словах обкуренного хагжита и трости с дурацкой резьбой, я бы никогда не согласился на такую авантюру. И ты бы даже не успел коснуться магистра палкой, как тебя бы уже отправили в самый глубокий подвал Свешрикинга лечиться от полоумия.

— Ну что же. Я рад, что до этого не дошло. После посещения подвалов маркграфа Валентина я их как-то недолюбливаю.

Внезапно он протянул руку и крепко пожал мою.

— Когда-нибудь такой риск доведет тебя до беды, ван Нормайенн. Или до совета. Благо в нем освободилось еще одно место. Удачи тебе в поисках темного кузнеца.

Он позвал Тильду, и они вместе ушли. Эрик снова был рядом.

— Она милая, — сообщил он мне. — А правда, что ты убил черта?

— Нет. Это сделал инквизитор.

— Все равно здорово. Я вот чертей пока не видел.

— Надеюсь, что и не увидишь. Против нечисти мы такие же бессильные воины, как и обычные люди.

Мальчишка подумал над этим, внезапно потянул носом воздух и наконец понял, куда мы идем:

— Конюшни крепости?

— Верно. Умеешь ездить верхом?

— Ну… — протянул он. — Не так хорошо, как хотелось бы, но нас учат. А куда мы отправимся?

— Никуда. — Мой ответ несколько разочаровал его. — Просто хочу познакомить тебя с одним другом.

— И твой друг живет в конюшне? — удивился тот.

— Сейчас сам все увидишь.

Я подвел его к знакомому стойлу, тихо свистнул, и огромный жеребец потянул ко мне шею.

— Ух ты, какой красивый!

— Его зовут Вьюн. На. Угости его яблоком.

Мальчишка, прежде чем я успел отреагировать, уже был внутри, протягивая плод. Конь посмотрел удивленно, он давно привык, что его боятся, а тут какая-то мелочь сама лезет под копыта.

— Это друг, Вьюн, — спокойным голосом сказал я, оставаясь наготове на тот случай, если знакомство пойдет не так, как я рассчитывал.

Тот фыркнул, подумал, но угощение принял. Затем пихнул Эрика мордой в грудь, так что тот отшатнулся и едва не упал.

— Кажется, он просит еще.

Я кинул ему второе яблоко, мальчик ловко поймал, откусил сам, остальное отдал жеребцу и, не удержавшись, привстав на цыпочки, погладил его по шее. Вьюн не возражал.

— А он чей?

Я посмотрел на них обоих и ответил:

— Думаю, что с сегодняшнего дня он твой.

История третья

Пожиратели плоти

— Весна, — со странной грустью произнес Проповедник. — Последняя весна.

— Почему последняя? — удивился я, поворачиваясь в седле.

Он шагал рядом с лошадью, похожий на аиста в клерикальной одежде, и лишь развел руками:

— Такое чувство, Людвиг.

— Последняя для тебя?

— Бог его знает. Вообще-то я имел в виду человечество. Юстирский пот не дает мне покоя. Как ты думаешь, есть шанс, что он не перепрыгнет через Южный океан на наш материк?

— Нет шансов. Можно мечтать и надеяться, но зараза всегда приходит, как ни закрывай от нее порты.

— Но ведь тогда, в Солезино, благодаря кордонам кондотьеров удалось остановить ее распространение в Ветецию и Литавию.

— Исключительно из-за удачного географического положения Каварзере. На юге герцогство закрыто горами, на всех перевалах и смотровых площадках находились колдуны, прибывшие из соседних государств. Вспомни-ка, как полтора года назад они боролись с теми, кто пытался уйти из страны?

Проповедник неохотно ответил:

— Они сжигали их. И зараженных, и здоровых. Если бы я мог спать, мне бы снились одни обугленные трупы. Сотни погибших.

— И десятки тысяч уцелевших.

— Жалкое оправдание грехов. Погубленная душа — это погубленная душа.

— К сожалению, во время мора теологические вопросы идут побоку. — Я придержал лошадь, чтобы она не повредила ноги, вся дорога была в ямах. — Но, возвращаясь к ситуации в Каварзере и нынешним проблемам, хочу сказать, что теперь гор, как естественной преграды, не существует.

— Но есть море. Вполне себе преграда, — возразил он мне.

— О да. Море. — Я небрежно указал рукой налево, где солнечные блики сверкали на ярко-синих волнах, бьющихся о высокий золотистый берег. — На востоке береговая линия изрезана и безгранична. Сотни лиг, друг Проповедник. И это не бесконечные заснеженные хребты, в которых всего лишь нужно перекрыть перевалы. Здесь же — нельзя поставить через каждые пятьсот ярдов по колдуну или аркебузиру. Слишком много людей потребуется. Тут не только мышь, тут стая драконов пройдет, и никто ее не заметит.

— В Каварзере тоже море имеется. И, как ты помнишь, зараза не пошла дальше. Не в При, не в Хунгу и даже не в Ветецию, которая под боком.

— В Каварзере всего пять пригодных для судоходства портов в природных гаванях. Во всех остальных местах течения, мели, камни и скалистые берега. Говорят, когда в Солезино появился первый заболевший, герцог отдал приказ, и его кавальери уничтожили все суда в портах, включая утлые рыбацкие лодки.

Проповедник вздохнул:

— Тем самым он обрек сотни своих подданных на бессмысленную гибель.

— И спас тысячи в соседних странах. — Мы снова столкнулись лбами на той же теме, что и несколько минут назад. — И умер сам, хотя мог бы попытаться сбежать от мора на собственном корабле.