— Хочешь поиграть? Ну, давай поиграем, — сказал я, начиная наращивать на правой руке разрушительный знак.

Не знаю, чего он добивается и почему не убил меня сразу. Возможно, темной душе нравится играть в догонялки.

Сейчас я находился в чем-то вроде снежной галереи. Квадратный ход, с двух сторон ограниченный ледовыми сталагмитами, пролегал параллельно верхнему коридору, по которому я пришел. Возможно, где-то дальше они сходятся. Если так, то у меня есть шанс вернуться назад, в пещеру-бочку, и подготовить встречу.

Я шагал в одиночестве через царство ярко-голубого, спрессованного под собственной тяжестью льда, алмазного инея и стылого воздуха, который обжигал мое горло.

Мое время ограничено. Час, максимум два, а потом меня охватит апатия, и я захочу только одного — прижаться щекой к теплому льду и уснуть. Остаться здесь навсегда.

Так что буду пошевеливаться.

Наросты льда у меня на пути принимали самые причудливые и невероятные формы. Рыба, спрут, пахарь и рыцарь на вздыбленном коне. Их было до ужаса много, и порой они стояли так плотно, что приходилось протискиваться между ними.

Здесь царило полное безветрие, поэтому огоньки на двух свечах излучали ровный свет. Через полчаса мне пришлось зажечь новые, так как эти уже почти догорели. Я начал думать, что ошибся, что затерялся в сердце Юрденмейда, но наконец дошел до перекрестка. Два коридора уводили вниз. Я посветил в ближайший, отметив, что уже через пять шагов в нем появляются перпендикулярные расщелины. Другой уходил вверх.

— Кажется, я все-таки смогу вернуться, — пробормотал я, но прошел совсем немного, потому что снова наткнулся на мертвых.

Человек лежал прямо на пути. Я отметил шерстяную мантию и плащ инквизиции. На застывшем пальце тяжелая золотая печатка с символом Риапано. Очень странно… Странно, что клирика оставили здесь. Или монахи так далеко сюда не заходили? Тогда что делал здесь человек Святого Официума?

Голова погибшего была пробита пулей, задней части черепа словно и не бывало — дыра с замерзшим льдом вместо крови и мозга.

Еще пятнадцать шагов. Высоченный бородач в мирской одежде с разрубленной левой ключицей и ребрами зарылся лицом в снег, выронив из ослабевших пальцев шпагу.

Я склонился над телом, заметив висевшую на поясе металлическую бляху, и прочитал знакомые буквы.

— «Lex prioria», — прошептали мои губы, и я поднял глаза на появившуюся в проеме коридора сутулую фигуру. — Законник. Какие дела у законника и инквизитора могли быть под монастырем каликвецев? И знали ли те об этом?

Одушевленный лишь почесал в затылке. А затем увидел, что у меня нет кинжала.

На мгновение Пугало превратилось в соляной столб. Уставилось на меня во все глаза. Это было что-то новенькое для него. Я лишился серьезного аргумента. Той весомой штуки, что когда-то негласно скрепила наш неозвученный договор. Кинжал был тем незримым тормозом, что частенько сдерживал страшилу от необдуманных действий.

Оно краешком пальца задумчиво коснулось рукоятки серпа, и я вспомнил слова Мириам о том, что есть вещи, которые нельзя держать поблизости, так как они опасны, и рассмеялся:

— Если бы у тебя были какие-то планы на мой счет, ты бы их выполнило еще на той мартовской дороге, а не тащило меня у себя на закорках.

Одушевленный вроде как усмехнулся, забыл о серпе, забрал с тела законника его медальон, подкинул в воздух и ловким ударом ноги отправил куда-то во мрак. А затем начал пилить серпом шею покойника. Он был неравнодушен к представителям Ордена Праведности. И живым и мертвым.

Я ослабил знак, который держал наготове, покачал головой. Право, мне сейчас не до чудачеств Пугала.

На льду осталась дорожка из капель, я пошел по ним, нисколько не сомневаясь, что найду еще кого-нибудь.

Так и случилось.

Мужчина сидел привалившись к стене, рядом с ним валялся разряженный пистолет, рука до сих пор сжимала широкий меч. Как раз такой, чтобы одним ударом перерубить ключицу и ребра.

На человеке живого места не было от ран, теплая куртка пробита и потемнела от застывшей крови.

Я не поверил своим глазам, поэтому поднес свечу прямо к его лицу. Широко расставленные карие глаза, нос с едва заметной горбинкой, небольшие черные усы и крепкий подбородок.

Я повстречался с призраком из прошлого.

Моим лучшим другом.

Гансом.

— Невозможно, — прошептал я. — Этого просто не может быть.

Пугало, по счастью без отрезанной головы, остановилось рядом.

— Это Ганс, — сказал я ему. — И если он здесь, то тогда кого я похоронил у той деревни? К кому попал его кинжал?!

Я опустился перед ним на колени, проверил одежду, но клинка не нашел. Его левая рука была крепко сжата в кулак. Я заметил блеск камня.

Бусы?

«Не ври себе. Ты знаешь, что это такое», — шепнул мне внутренний голос.

Я знал. Не бусы. Браслет из дымчатого раух-топаза. Когда я попытался его забрать, промерзшая нитка лопнула, точно льдинка, и камешки просыпались на пол. Я осторожно собрал все, что смог найти. Свечи почти догорели, я зажег следующие, думая о той, кому браслет принадлежал долгие годы. Ганс держал его в кулаке, когда умирал.

Еще одна загадка. Как он попал к нему? Когда я выберусь отсюда и встречу ее, обязательно спрошу об этом.

Жаль, что рядом не было Проповедника. Я прочитал молитву, но не так складно, как мог бы это сделать он.

— Прощай, Ганс, — сказал я.

Я вновь стоял в пещере с казненными монахами и мрачно рисовал фигуры на стенах.

— Тебе лучше уйти, — предложил я Пугалу. — Может задеть. Встретимся наверху.

Оно пожало плечами и убралось, на прощанье махнув мне рукой. Два знака я положил на шляпки гвоздей в ладонях распятого и принялся ждать, встав так, чтобы видеть большую часть пещеры и оба выхода.

Такие, как эта темная душа, далеко не уходят от своего тела, иначе бы она хозяйничала уже не только в катакомбах, но и по всему монастырю. Месть — хорошая причина, чтобы зародиться, но имеет свои ограничения. Такое приглашение, как мое, душа не сможет проигнорировать.

И она пришла.

Только что ее не было, и вот она почти вплотную ко мне — материализовавшийся из воздуха человеческий силуэт.

Я ударил знаком, действуя инстинктом, а не разумом, но не попал. Она, точно ветер, отшатнулась в сторону, и по ледяной пещере загуляло эхо взрыва, а свечи погасли.

— Советую быть осторожнее, страж. — Голос звучал прямо у меня в голове. — Лед может не выдержать твоего дара. Тогда ты будешь похоронен здесь, вместе со мной.

Что-то звякнуло возле моих ног, я чиркнул огнивом, увидел свой кинжал.

— Давай поговорим.

— Давай, — согласился я, пробуждая скрытые во льду фигуры.

Они вспыхнули одна за другой, распускаясь грозовыми цветами и сверкая похожими на молнии лепестками. В небольшом помещении избежать их было невозможно, и уже через несколько мгновений темная сущность оказалась обездвижена.

— Поговорим, — сказал я, зажигая свечи и подбирая кинжал. — Но на моих условиях.

— Если бы я хотел тебя убить, то сделал бы это еще там, во мраке, когда ты был беспомощен. — Он смотрел на острие.

А я смотрел на него. Практически никаких изменений — такой же человек, как и при жизни, вот только из пробитых гвоздями ладоней сочится слабый зеленый свет.

— Я знал, что когда-нибудь из Братства кто-то придет. Каждую ночь я посылал сигнал.

— Я видел его. Зеленый огонь на леднике. — Я не спешил приближаться. — У меня есть вопросы. Тебе придется ответить на них. И покончим с этим быстро. Или же я выволоку тебя из катакомб, обездвижу фигурами, и ты будешь сдыхать долго, рядом с любимыми тобой братьями. А затем все равно отправишься в ад.

Он на мгновение прикрыл глаза, затем устало сказал по-альбаландски:

— Задавай свои вопросы, страж.

— Человек в том коридоре. Он тоже из Братства. Ты знаешь, как он умер?

— Его убили. Друзья людей, которых убил он. Ты видел их там же.